1956 год. Орден Ленина для Брянска.
Знаменитый председатель Брянского горисполкома Евгений Яковлевич Евдокимов руководил Брянском четверть века (1961 — 1986) — срок небывалый. Необычным был этот человек, бывший партизан, вспыльчивый, горячий. Он говорил мне, что про него из центральных газет только «Пионерская правда» не написала фельетон, просто не давали в детской газете фельетонов. И несмотря на все разносы и критику Евдокимова оставляли у «руля», потому что для города он себя не щадил, за свои слова отвечал, неравнодушный был человек. О себе он рассказывал так. (Записано автором в 1992 году).
— Я зампредом горисполкома стал в 32 года, а председателем — в 36. Между прочим, на советской работе я получал меньше, чем раньше как замначальника в вагонном депо БМЗ. Там у меня в 1956 году была зарплата 3000 рублей, а у зампреда — только 1800, хотя по уровню ответственности должности не сравнить. Я два раза в месяц проводил личный прием и каждый раз уходил больным: крики, слезы. А как всем помочь, когда всего не хватает?
Все время приходилось бороться. Помню, с председателем Брянского совнархоза Яковлевым разругались чуть не до драки. Он хотел в Бежице трамвай пустить, а я доказывал, что нельзя в одном районе пускать троллейбус, а в другом трамвай — разорвем город. И доказал!
В наше время все для города добывалось с муками неимоверными. Все фонды были на строгом учете, учет велся в Москве. А разве Москва в силах всегда правильно понять, кому в чем самая острая нужда. Например, в середине 60-х для связи с городом в Фокинский район нужен был мост позарез, а денег никак не давали. Москва что? Она только себя знает. Помню: сижу в приемной министра, унижаюсь, фонды для Брянска клянчу, а он от бумаги свои стеклянные глаза отрывает и спрашивает: «А Брянск — это где? В Белоруссии?» Просто обидно.
Ну, нашел я землячка-помощника Косыгина, зазвал в гости, выпили мы с ним ящик коньяка на бережку, и неясный вопрос по мосту тут и прояснился. Помощник, минуя министерство, вывел меня прямо на члена Политбюро Мазурова, и тот бумагу подписал. Правда, через два года в Брянск заехал и спрашивает: «Ну, построил мост?» Товарищи из обкома прямо позеленели. Повез, показал. Я ведь не один, а одиннадцать мостов в Брянске построил. Не сам, конечно, но делу ход дал.
Знаменитого памятника Партизанам, скорее всего, вовсе могло бы не быть, если бы не мое упрямство. Памятник начали делать в начале 60-х, место наилучшее выбрали, скульптуры в Мытищах отлили. Надо забирать, а тут Никита принимает решение запретить по России строительство 1200 памятников по причине нехватки средств. В области с этим решением смирились, а я взял и рискнул, неудобно — рабочие в Мытищах из-за нас сидят без зарплаты. Собрал совещание — все бывшие фронтовики, — пригласил управляющего Стройбанком Резунова и говорю, что нехорошо получается. Коль дело начали, надо закончить. И Резунов согласился, что случай особый и выделил 360 тысяч из статьи по благоустройству.
Тут-то на меня и написали донос в ЦК, мол, Евдокимов идет против линии партии. Сигнал в обком переслали. Звонит мне Комарова, председатель облисполкома, и говорит, что будут меня исключать из партии и отдавать под суд. У Комаровой с этим легко было. Кинулся я к первому секретарю Михаилу Константиновичу Крахмалеву — авторитетный человек, член ЦК.
А он мне: «Все своевольничаешь — вот и получил». Но я ж не для себя, я для города старался. Стали думать, кому звонить и решили, что Суслову. Тот, хоть и сухарь сухарем, в галошах ходил, но в войну к партизанскому движению был причастен, должен был понять.
При мне позвонил, в разговоре Крахмалев на партизанскую особенность Брянска нажимал. Суслов сказал, что на себя это дело не возьмет, но при случае за меня словечко Никите Сергеевичу замолвит. А через неделю перезвонил и сказал: «Простил твоего парня Никита Сергеевич. Пусть доделывает памятник». Ну, мы и доделали. Кстати, я был против строительства Краеведческого музея на нынешнем месте, — здание весь вид испортило. Но меня не послушали.
Между прочим, при Хрущеве был такой порядок, что когда он на поезде куда ехал, то по линии движения на станциях его областное и городское руководство ждало: вдруг выйдет, указание какое даст! Мы с Ковалевым дважды его ожидали, но он из поезда так и не вышел.
Зато с памятником к 1000-летию Брянска было все куда проще. Правда, вначале конь не понравился под Пересветом, ни мне, ни первому секретарю Войстроченко, и выбрали другой вариант — спокойного, красивого коня, какой полагается богатырю. А Бояна предложили сделать не стариком, — к чему старик? — а молодым, творческим. И скульптор согласился, сделал. Там, на Триумфальной арке есть три бюста — символы революционной, боевой и трудовой славы Брянска. Так один бюст — молодого воина — скульптор Орехов сделал с моей фронтовой фотокарточки. Я и не знал этого до поры до времени. А потом переделывать поздно было. Так и я неожиданно стал «памятником». Меня, между прочим, даже жена в том бюсте не узнала.
А вот с орденом Ленина для Брянска у меня ничего не получилось. Это было к 825-летию Брянска в середине 70-х. Ну, мы там разные мероприятия готовили. К этому времени вошло в традицию к датам городам награды давать. Стал я осторожно узнавать, какая Брянску планируется награда — ничего узнать не могу. И мне один земляк в правительстве посоветовал обратиться к брату Брежнева. Брат этот никакой должности не занимал, хватало того, что его брат занимал должность. Я к нему домой с коньяком и приперся. Брат держал себя просто, похоже, крепко квасил. Объяснил ему, какое у меня дело. Выпили. Письмо, он говорит, передам, а какой орден для города просишь? Я говорю, что и не знаю. Он говорит, что орден Ленина надо просить, Брянск — город заслуженный. Я и написал.
Через неделю меня в обком вызывают. Крахмалев на меня ногами топает. По братьям, кричит, шляешься, занимаешься черт те чем.
В общем, дали потом Брянску орден Октябрьской Революции, орден, конечно, неплохой, а Ленина- то был бы и получше.
Ю. Фаев
