Мы родом не из детства, из войны… Брянская область
В этом году наша страна отмечает знаменательную дату – 70 лет Победы советского народа над фашистской Германией. Война ис-коверкала судьбы миллионов людей, оставила без отцов детей, сдела-ла несчастными тысячи матерей. Многие, кто пережил то страшное время, не могут забыть об этом до сих пор.
Самая сильная и цепкая память у детей войны. Они хорошо пом-нят тяжелые годы оккупации, разруху, облавы и расстрелы, голод, холод, страх и отчаяние.
Унечский краеведческий музей уже несколько лет собирает и хранит воспоминания наших земляков, переживших ту войну. Это люди разных профессий и судеб: доярки и строители, учителя и во-енные, врачи и экономисты. Объединяет их одно: война лишила их детства, заставила рано повзрослеть. Их воспоминания – искренний и правдивый рассказ о войне от первого лица.
Дадим слово одному из них – Юрию Яковлевичу Киршину. Профессиональный военный, генерал-майор, доктор философских наук, профессор, автор книг и учебников, Юрий Яковлевич хорошо помнит свое военное детство, все, что довелось пережить. Войну он встретил девятилетним подростком: «Когда началась война, я находился в пионерском лагере в 15-ти километрах от Унечи… Мой отец, офицер запаса, 26 июня 1941 года добровольцем ушел на фронт. Пе-ред отъездом он приехал в лагерь проститься. Прощание было тяже-лым. Я плакал, у отца выступили слезы, которые я увидел впервые».
В августе немцы заняли Унечу. Наступили тяжелые дни оккупа-ции. На птицефабрике немцы устроили концлагерь: «…туда были свезены семьи коммунистов. Сидели только женщины и дети. Нас арестовывать приехал предатель – полицай. Я замешкался и не успел сразу забраться на подводу, за что он ударил меня кулаком по голо-ве… Когда нас арестовали, у нас в гостях был мой школьный друг Саша Казаринов. Он бежал за подводой и плакал…».
Через несколько недель немцы всех выпустили, взяв у матерей подписку о невыезде.
Жизнь с оккупантами была невыносимой. Истязания и расстре-лы происходили на глазах детей: «При отступлении наших войск в ста метрах от меня немецкий солдат поджег машину с нашими бой-цами, сгорели три красноармейца-связиста. Через несколько дней немцы разрешили их похоронить. Хоронили на деревенском кладби-ще, без гробов. В могилу опустили три «головешки», три сгоревших трупа. Когда опускали одного из красноармейцев, от него отвалился кусочек бумаги – кусочек комсомольского билета. Фамилию погиб-шего установить не удалось. В графе «Место рождения» удалось про-честь слово «Сталинград»… Во время войны в городе на улицах ва-лялись гранаты, патроны, снаряды, мины от минометов. Некоторые из моих сверстников подорвались на них…»
Наступил 1943 год. Фронт все ближе и ближе продвигался к Унече. Все с нетерпением ждали освобождения. И когда на улицах города появились первые советские танки, радости жителей не было предела: «Мы каждый день ходили на почту, где был установлен единственный на весь город радиоприемник, чтобы узнавать новости с фронтов… На стене почты висела большая карта, на которой крас-ными флажками отмечались освобожденные от немцев города… В клубе был расположен военный госпиталь. Умерших хоронили в пар-ке рядом с госпиталем в братских могилах… Скромные похороны без речей и музыки».
Возвращение с фронта отцов, сыновей, мужей было большим праздником: «В конце 1943 года с фронта вернулся отец, он был тя-жело ранен при освобождении Киева. Войну он закончил заместите-лем командира танкового батальона 3-й танковой армии генерала Ры-балко…Вспоминая войну, я всегда с особой теплотой думаю о своей матери, Александре Афанасьевне Киршиной, простой русской жен-щине, которая в тяжелые годы оккупации смогла спасти нас, своих троих сыновей… После окончания войны я твердо решил стать офи-цером…».
Суровые испытания в оккупации выпали на долю наших дере-вень. Немцы хозяйничали повсюду, забирали продукты питания, скот, угоняли молодѐжь на каторжный труд в Германию. Голод и хо-лод, тревога и страх поселились в каждой крестьянской избе.
Рассказывает Кулаго Николай Матвеевич, уроженец с. Врянцы, 1935 г. р.: «Во время войны на постое во Врянцах были немцы и вла-совцы. У немцев были лошади. Так как лето было жаркое, лошадей донимали мухи и слепни. Немец – денщик собрал нас, ребятишек, и заставил ветками обмахивать лошадей. От жары в селе обмелели ко-лодцы. Немцы сделали на колодцы крышки и заперли на замки, что-бы люди не пользовались водой. Воду приходилось брать прямо из речки.
Однажды мы, ребятишки, утащили у немца карабин и из любо-пытства разобрали его на части. Разобрать-то разобрали, а собрать не смогли, испугались и спрятали его в кустах.
Немец хватился – нет карабина. Схватил отца и – к стенке: «Ты отнѐс карабин партизанам!». Только тогда мы признались и показали, где спрятали разобранный карабин. Немец успокоился и отца отпу-стил.
Как-то над лесом немцы подбили наш самолѐт. Лѐтчик выжил, его спасли местные жители: переодели в домотканую рубаху, штаны, на ноги дали лапти, на плечо – косу, и отправили в лес к партизанам. Помогал в этом и мой отец.
Одну зиму при немцах работала школа, и мы учились. Правда, немцы заставили в учебниках заклеить бумагой портреты руководи-телей партии и правительства, но учиться разрешили.
Во время отступления немцы разграбили всѐ село: забирали свиней, коров, кур. У нас постреляли целый табун гусей, которых я только что пригнал с речки. А напоследок подожгли с десяток хат, многие тогда погорели».
Тяжѐлые воспоминания о военном детстве остались и у Шпинь-ковой Нины Андреевны, уроженки села Найтоповичи, 1938 г. р.
«К нам в село немцы пришли 19 августа, был тѐплый солнечный день. Мы, дети, сначала обрадовались, что едет так много машин и мотоциклов с колясками. А потом пришѐл страх от такого количества людей в форме, которые говорили на непонятном языке. Мы с братом спрятались в сарае и оттуда наблюдали за происходящим. Во двор зашѐл солдат в камуфляжной форме, залез на угол нашего дома и краской что-то написал. К вечеру в хату пришли немцы, заняли еѐ, а нас прогнали в сарай.
Немцы ловили кур и рубили им головы. Я от страха кричала, а мать пыталась меня успокоить.
Когда наступила зима, нас пустили в дом. Мы с братом сидели на печи и боялись даже голос подать.
Однажды приехавший на мотоцикле немец попросил брата Фе-дю укрыть мотоцикл тряпкой от палящего солнца. Брат просьбы не понял, и это привело немца в бешенство. Он выхватил пистолет и прицелился в брата. Тот бросился бежать в огород. Мама выскочила за немцем, стояла перед ним на коленях и умоляла не губить сына. Брат до вечера пролежал в картофельной ботве.
Помню страшные бомбѐжки, от которых мы прятались в окопе под деревом на соседском огороде.
Ещѐ помню вкус бутерброда с маргарином, которым меня уго-щал один немецкий солдат. Видимо, я напоминала его дочку, остав-шуюся в Германии. Фотографию этой девочки с бантиком на голове он показывал моей маме.
И помню страшный пожар в селе после ухода немцев. Многие из односельчан тогда стали погорельцами, в том числе и наша семья. Жить пришлось в землянке, которую сами и построили. Было голод-но, летом собирали щавель, дикий чеснок, заячью капусту, тем и пи-тались. Было очень трудно, но взрослым было гораздо труднее – они всѐ ещѐ продолжали получать похоронки».
Яркими и драматическими воспоминаниями делится Дмитро-ченко М.Я., уроженка д. Воробьѐвка: «К началу войны наша семья жила в Унече по ул. им. Семашко, сейчас это улица Транспортная. Помню, как под утро 22 июня загорелась нефтебаза, а в 12 часов дня объявили, что началась война. Налетели немецкие самолѐты, бомбили в основном станцию.
1 сентября, несмотря на приход немцев, мы пошли на занятия в школу. Проучились мы до января, а потом в школе немцы разместили свой госпиталь.
В железнодорожной больнице на первом этаже лежали раненые пленные советские солдаты, наши местные женщины за ними ухажи-вали, перевязывали и подкармливали потихоньку. Жили, конечно, голодно. У бабушки была корова, свой огород. Собирали щавель, заячью капусту, дикий лук. Ещѐ заготавливали бессмертник и сдавали его немцам в обмен на соль. Немцы отправля-ли его в Германию на изготовление лекарства.
Там, где сейчас интернат, до войны стояли дома жилкооперации, в них немцы содержали наших военнопленных. Я носила туда табак в мешочках и бросала им через проволоку. Однажды ночью немцы ба-раки с пленными подожгли, было слышно, как кричали солдаты, а мы стояли и плакали, немцы близко никого не подпускали.
Помню, как наступали наши, шли они со стороны Мглина, как били «катюши». Унечцы около каждого дома за калиткой выставили столы и угощали, кто чем богат, вошедших в город красноармейцев. Тут были и сало, и хлеб, молоко и картошка, зелѐный лук и чистая родниковая вода.
Отец – железнодорожник был на фронте, водил эшелоны с бое-припасами, потом воевал, пять раз был ранен, в 1945 году вернулся в Унечу на одной ноге…».
О невыносимой жизни в оккупированной деревне рассказывает Голик Елена Евтиховна, уроженка д. Мартиновка Костюковичского района Могилѐвской области, 1934 года рождения: «Нас в семье было шестеро сестѐр и три брата. Старший брат и отец ушли на фронт и пропали без вести, а где похоронены, мы так и не узнали.
Когда в селе появились немцы, мать сильно переживала за всех нас, но особенно за старшую из сестѐр – та была очень похожа на ев-рейку.
В нашей деревне жили несколько еврейских семей. Немцы за-ставляли их носить на одежде отличительный знак – звезду Давида. Жители евреев жалели, подкармливали, прятали во время облав. Бы-ли в наших лесах и партизаны, многие из деревни поддерживали с ними связь. Рядом с Мартиновкой находился большой железнодо-рожный мост. Он охранялся, но партизаны его всѐ равно несколько раз подрывали. Однажды на мосту был взорван немецкий эшелон, по-гибло много немцев. Тогда они устроили у нас облаву, вызывали всех на допрос, 11 человек замучили до полусмерти. Истерзанных, окро-вавленных людей поставили перед жителями и пригрозили, что всем так будет за связь с партизанами. А потом согнали нас к сараю и ска-зали, что всех сожгут. Спасло нас то, что в этот момент поступил приказ от немцев использовать взрослых на принудительных работах. Но село всѐ-таки сожгли дотла, а жителей отправили в концлагерь. В товарном вагоне, где раньше возили удобрения, нас привезли в Клинцы. Три месяца мы провели за колючей проволокой. В сентяб-ре 1943 года нас освободили наступающие части Красной армии. Возвращаться было некуда, вместо деревни стояли одни печные тру-бы. Переехали в г. Журбин, жили у родственников. Вскоре заработа-ли школы, очень хотелось учиться, но ходить было не в чем. Тогда я одела рубаху брата и пошла в школу. Увидел военный, в чѐм я хожу (рядом с нами был штаб) и отдал мне свою гимнастѐрку и нательную рубашку. Из них сестра пошила мне платье и белую блузку. В этом я и ходила в школу. Потом мы вернулись в свою деревню и жили в баньке».
А вот что на всю жизнь врезалось в память о том времени Косы-гиной Анне Михайловне, уроженке д. Покослово Стародубского рай-она, 1934 года рождения: «У нас в Покослово немцы появились неза-долго до своего отступления. Приехали на мотоциклах, на лугу в цен-тре деревни сделали привал, потом разместились по хатам. Посели-лись и в нашем доме, мы же, мать и трое детей, перебрались жить в погреб. Немцев к нам привѐл местный житель. Немец с порога потре-бовал: «Матка, яйки!». Мать ответила, что нет ничего. И тут раздался выстрел. Разозлившийся немец нажал на курок автомата, который держал в руках. Пуля ударила в потолок. Мы все очень испугались, особенно я. Пережитый стресс так повлиял на меня, что я перестала расти. Вот так всю жизнь и прожила «дюймовочкой».
Жили впроголодь, нам, детям, всѐ время хотелось есть. По весне выручала мѐрзлая картошка, оставшаяся на полях, из которой готовили «тошнотики», летом спасала зелень: крапива, мокрица, ле-беда. Отец во время оккупации был в партизанах. Мы долго о нѐм ничего не знали.
После освобождения деревни «переростком» я пошла в первый класс…»
Вместе со всей страной, стиснув зубы от горя, переживали ли-хие времена наши земляки.
Т.Н. Арещенко,
научный сотрудник Унечского
краеведческого музея (г. Унеча)
