1812 год. Чрезвычайное положение в Брянске.

Недалеко от Смоленска, к которому подкатывалась война, располагались брянские земли. С течением времени Брянск всё больше за­полнялся беженцами, особенно из Рославльского уезда Смоленской губернии. «В последних числах июля весь почти Рославль переселил­ся в сей город. С каждым вновь приезжающим иногородним семей­ством увеличивались неприятные вести» - вспоминал Гайворонский⁷. Тревожные настроения в Брянске нарастали. Рославльский уезд Смо­ленской губернии граничил с брянскими землями. И если Гайворон­ский писал о том, что «весь почти» Рославль «переселился» в Брянск, это значит, что кроме выходцев из белорусских земель и из Смолен­ска особенно много было беженцев именно из этого города. От Рос-лавля на Брянск шла прямая дорога. «В последних числах июля», о которых говорил Гайворонский, Наполеон был в Витебске, а Витебск находился неподалёку от Смоленска. Армия могла пройти от одного города до другого за два дня. Война приближалась к Брянскому краю, и жители это знали.

24 июля (5 августа) городничий О.О.Вейтбрехт отправил в брян­скую думу сообщение. «Обстоятельства войны, ныне в недальном расстоянии от Брянска существующей, требуют во всех частях всей полицейской деятельности и осторожности», - писал городничий. Он обращал внимание на то, что при въездах в город неисправны шлагбаумы, в некоторых будках при шлагбаумах нет будочников, а те, которые есть, «крайне безнадёжны». Дело в том, что в будочники ставили людей престарелых - отставных «нижних чинов» или, как их обычно называли, инвалидов,- а потому от таких людей нельзя было ждать расторопности, необходимой в военное время. В брян­ской полиции не хватало людей «на нужные [по] городским делам посылки». Городничего беспокоило бесконтрольное проникновение в город чужих людей, которые, как явствует из воспоминаний Гай-воронского, прибывали в город уже давно: «Не только содержатели постоялых дворов и многие другие обыватели корысти своей ради пускают к себе в домы свои без всякой оглядки всякого рода ино­городних и приходящих и проезжающих на кратко и долговременное пребывание постояльцев, не осведомляясь нимало о состоянии оных, о паспортах и притчинах шествия и не объявляя о таковых не только полиции, но и осведомляющимся подворно о благополучном состо­янии сотским и десятским». Как считал городничий, опасны были «зловредные люди, провозглашатели ложных вестей».

При въездах в город стояло пять будок с характерной окраской в полоску. В каждой из них находилось посменно два будочника - ря­довых постовых городской полиции. Вейтбрехт просил городскую думу, чтобы шлагбаумы и будки были приведены в исправность, что­бы при них было по два надёжных будочника неотлучно, а в каждой будке к будочникам присоединилось бы дополнительно по одному человеку и тот человек с будочником пребывал бы от вечерней до утренней зари. При всех въездах в город должно было стоять три человека, а на каждой улице по крайней мере два человека должны были делать ночной обход. Городничий требовал, чтобы на каждой улице от утренней до вечерней зари был неотлучный дневальный. Приступая к своим обязанностям и завершая её исполнение, каждый из указанных стражей должен был явиться в полицию. Там он полу­чал необходимое наставление и дубинку, которой обычно вооружали будочников⁸. Выражаясь современным нам языком, городничий рас­порядился о введении чрезвычайного положения в Брянске. Дело это было более или менее обычным для разных городов. Так, в Калуге были тоже усилены патрули в городе и отряжены солдаты к земским судам и городничим.

На заседании брянской думы, куда пришло распоряжение город­ничего, было решено заняться исправлением будок, а там, где не­обходимо, поставить заново окрашенные будки. Городской голова Утинков объявил членам думы, что он разговаривал с возглавлявшим брянский арсенал генералом Фёдором Бухмейером. Тот обещал ор­ганизовать ночные обходы воинской команды по городу⁹. 19 августа горожане выбрали на срок до 1 октября 4 человек из купцов и 17 из мещан «для караула и обыхода» по городу¹⁰.

К 25 июля караульные будки были отремонтированы, а также «приуготовлены к ним приличное число будочников»¹¹. 25 августа орловские власти потребовали, чтобы по городам были составлены списки всех иностранцев; видимо, опасались шпионов, и российское правительство знало, что французские шпионы на территории стра­ны в самом деле есть.

Действия городской администрации были не напрасны. Обстанов­ка становилась всё острее. В час ночи 1 августа Наполеон вышел из Витебска и направился к Смоленску. 3 августа он перешёл на левый берег Днепра и двинулся к этому старинному русскому городу, кото­рый уже не раз прикрывал центр страны от нападения врагов с за­пада. Смоленск был ключевым городом в системе обороны России с начала XVI в. От Смоленска шла прямая дорога на Москву, и на этой дороге не было никакого другого города, сопоставимого со Смолен­ском по оборонительному значению.

Через Брянск шли войска, причём значительное количество, что обращало на себя внимание жителей города. Судя по бумагам брян­ского городнического правления, с 13 по 25 июля через город прошло около 6 тысяч человек¹². Все они переправлялись через Десну и сле­довали к Калуге для защиты Москвы.

День 25 июля для брянских властей был наполнен событиями, о которых узнал весь город. От армии Багратиона сюда прибыл импе­раторский экипаж с офицерами, государевыми денщиками, казаками, «конюшенными служителями». Собственных царских лошадей здесь было верховых 31, обозных 70, казачьих 48, а кроме них - коляски, брички и повозки. С экипажем прибыло семейство отставного пол­ковника Муравьева, который выехал из своего имения в Могилёвской губернии, захваченной французами¹³. Всё это - и людей, и лошадей и имущество - нужно было разместить в городе, обеспечив всем не­обходимым. Императорский экипаж пробыл в Брянске до 6 августа. Во второй половине того же дня, 25 июля, в Брянск прибыл пол­ковник Гринберг со срочным повелением городничему. Он напра­вился к Вейтбрехту с тревожной вестью: в город следуют артилле­рийские парки. Один из них в районе Бобруйска «преследован был и отчасти завладей был неприятелем». Необходимо было как можно скорее соорудить через Десну надёжный мост для переправы парков. «Я в тот час приступил к должному того выполнению и устроил бла­гонадёжный для военных тягостей Плывущий мост... в пятнадцать часов, - отчитывался 28 июля городничий, - материалы мною забра­ны на щёт думы, работников употребил я отчасти ведомства моего ямщиков, крестьян деревни Карачиж и всех на тот раз случившихся в городе вольных плотников»¹⁴.

Среди всех тревожных новостей и забот 31 июля в Брянск при­шло радостное известие - заключён мир с Турцией. Русско-турецкая война началась ещё в 1806 г., шла она трудно и мало успешно. На­конец, в 1811 г. командующим Дунайской армией, которая действова­ла против турок, был назначен Кутузов. Он нанёс турецким войскам сильные удары, после чего повёл переговоры. А в мае 1812 г. был заключён мир. Как писал Е.В.Тарле, Наполеон «понять не мог, как удалось Кутузову склонить султана на такой неслыханно выгодный для русских мир в самый опасный для России момент, когда именно им, а не туркам, было совершенно необходимо спешить с окончанием войны. Таков был первый по времени удар, который нанёс Наполе­ону Кутузов-дипломат почти за три с половиной месяца до того, как ему на Бородинском поле нанёс второй удар Кутузов-стратег»¹⁷.

Необходимость окончания войны с турками понимали все. По по­воду такого события городничий повелел во всех храмах Брянска «после литургии отпеть господу Богу благодарственное молебство-вание», о чём он оповестил всех представителей местной власти в Брянске¹⁸

По Брянскому краю шли закупки продовольствия и фуража. За­метным центром хлебной торговли здесь был Севск. Местные куп­цы и ранее поставляли продовольствие для армии. 27 июля севский городничий Р.З.Заикин доносил, что в течение первой половины ме­сяца в Севске была произведена закупка муки, ржи, круп. Около половины продуктов было направлено в Трубчевск, остальное осталось в Севске. На население Брянского и Севского уездов была возложена обязанность выпекать из закупленной муки сухари и доставлять их войскам²⁸.

1 августа брянский городничий Вейтбрехт должен был отвечать по поводу доставки войскам продовольствия сенатору, главноуправ­ляющему по части продовольствия В.С.Ланскому. Вейтбрехт писал, несколько сгущая краски, чтобы избавить горожан от возможных тя­гот в будущем, а чиновников Брянска от лишних хлопот: «Во всём городе ни у единого промышленника никакова провианта... ниже ма­лейшего количества в продажу не имеется, да и сена весьма мало. Притчины сему во всём недостатку те, что брянская округа вообще никогда собственным своим урожаем пропитаться не может, а до­вольствуется ежегодно покупкою зимним путём привозимых из хлеб­ных округ Курской и Орловской губерний продуктов, в летнее же время до окончания полевых работ почти вовсе привоза на торговые площади не бывает... Сверх того движение и пребывание в окрест­ностях многочисленных воинских команд извели все малые в городе' на продажу бывшие запасы»²⁹. Тем не менее, городничий разослал по дворам повестки торговым людям о том, чтобы желающие поставили в Брянск в августе «какое-нибудь количество из каких-либо продук­тов провиантских или фуражных». Откликнулся только один человек, желавший продать рожь и овёс. Город в самом деле был небогат, и большой помощи продовольствием оказать армии не мог.

Брянские жители, зная о нахождении в городе арсенала и запасов для армии, боялись, что они могут привлечь внимание врага, и го­род станет объектом нападения французов. «Пресеклась торговля, и в полях остановилась уборка хлеба, закрылись лавки купцов, и тор­жища, при всем многолюдий, опустели; никто не знал, что надлежа­ло предпринять в таковых смутных обстоятельствах. Все опасались отряда неприятельских войск для опустошения сего города. Прошла даже уверительная об этом молва», - писал современник³⁸. Особенно взволновался народ, увидев, как из города поехали обозы с казённым имуществом. Переживания по поводу собственной участи охватили всех горожан.

На воскресенье 11 августа распоряжением Синода в Покровском соборе и во всех брянских храмах было назначено молебствие «про­тив супостатов, находящих на ны». Поэтому в субботу 10 августа, во второй половине дня, большая толпа - «каждый, кто только мог», по словам очевидца и участника события Гайворонского, - пошла в Свенский монастырь к иконе Божьей матери - главной святыне края. Из монастыря к Брянску двинулся большой крёстный ход. Шёл игу­мен монастыря в сопровождении монахов, шло всё городское духо­венство «при неимоверном стечении народа».

В восприятии Гайворонского, вспоминавшего об этом событии, происходившее выглядело так: когда икону донесли из монастыря до Брянска, «приближился мрачный вечер; густые чёрные тучи ви­сели над городом; глухой гул грома без молнии переливался в них; тишина в воздухе была необыкновенная, и, соединяясь с унылым звоном колоколов, с горестию жителей, с мыслию о бедствии Отече­ства, невольно наполняла грудь неизъяснимым тягостным чувством. Страшная мгла сгустилась ещё более, но вдруг на западе образова­лось яркое багровое зарево, оно постепенно начало увеличиваться и, возрастая, потянулось на северо-восток, охватив почти половину не­босклона. Здесь на довольно долгое время оно остановилось во всём блеске и после того, неприметно потухая, умалялось, умалялось и наконец угасло опять на западе. Поражённый сими картинами в уми­лении души моей думал я: "Боже великий! Неужели твоя благость в сие время народу, к тебе притекшему, показывает блеск и тьму зло­дея, губящего моё Отечество?"». Икону принесли в центр города, в Преображенский собор, отпели там всенощную, и народ разошёлся по домам³⁹.

Шествие шлс- довольно долго. Оно сопровождалось молебнами. Как вспоми­нал Гайворонский, во время молебна у пушечного завода над толпой пролетел орёл - «глухой шёпот разлился между всеми, и утешение ожиЬило лица уповающих и молящихся Богу»⁴⁰. Орёл как символи­ческая птица, изображённая на государственном гербе России, вос­принимался как доброе предзнаменование. В 1812 г. появление орла в том или ином важном случае наблюдалось неоднократно. Так, по­сле появления Кутузова перед войсками в роли главнокомандующего «говорили, будто видели над головой будущего спасителя России па­рящего орла»⁴¹.

В| эти тревожные дни августа брянский городничий был вынужден обратиться к карачевскому городничему Андрею Ивановичу Шуль-цу. Он сообщил ему, что следование через Брянск беженцев из за-падйых губерний «произвело в жителях... крайнее духа возмущение, обратившееся в такую неразсудную робость, что, не взирая на все мои убеждения..., богатейшие почти все с жёнами, детьми и имуще­ство^. .. удаляться стали к стороне карачевской»⁴². Итак, богатая вер­хушка города бежала в Карачев, считая его более безопасным местом, чем Брянск. Вейтбрехт предупреждал карачевского городничего о том, |что брянские беженцы могут разнести ложные слухи в Кара-чевском уезде, «возмутить страхом ведомства вашего жителей», этот «зловредный страх» может распространиться и в другие места.

Панические настроения, охватившие часть брянского населения, были характерны для многих мест как в те, так и в более поздние дни. Уже в первой половине и середине августа из Москвы дворяне и купцы выезжали в отдалённые от военных действий города⁴³. В ав­густе очень многие стали покидать Тверь. К концу августа, после Бо­родинской битвы, население стало выезжать очень быстро. В городе осталось не более половины населения. Паника была всеобщей⁴⁴. Ка­лужские жители выезжали из своего города, в частности в Курск⁴⁵.

Нет известий о том, как основная часть брянских жителей от­неслась к выезду из города богатой верхушки. Но, думается, что на­строения брянцев было близким к тому, которое испытывали тогда же москвичи. Дочь московского генерал-губернатора писала: «Со­временники 1812 года помнят то глухое брожение, которое охватило простонародье противу бездельного московского дворянства, бежав­шего из города при приближении неприятеля»⁴⁶.

Брянский городничий считал, что непосредственной опасности нет. «Я почти ежечасно имею достоверные о движениях армии све­дения и поистине ничего опасного для города ведомства моего не предстоит». Он просил карачевского начальника склонить выехав­ших брянцев к возвращению в свой город, тем более, что «отлучка их оставшихся в крайнее приводит уныние»⁴⁷. Наверное, не уныние - довольно пассивное чувство - испытывали брянцы, да и не уныния мог бы опасаться городничий, а народных чувств, более сильных и для порядка в городе небезопасных.